Без десяти шесть я накинула на плечи кардиган и вышла из домика, почти сразу наткнувшись на Дона.

— Прекрасно выглядите, — он протянул мне букет маргариток, неизвестно как оказавшихся на острове.

Дон выглядел лучше, чем днём, и больше не кутался в теплый пуховик, оставив вместо него лёгкое пальто. Только шапка была та же. А я разглядела, насколько он выше и шире в плечах. Будто до этого сутулился, пытался стать незаметным, а теперь расправил крылья за спиной и готовился лететь.

— Спасибо. Надеюсь, достаточно хорошо, чтобы быть похищенной коварным фейри и уйти за туманы.

— О, не стоит беспокоиться, мои руки будут надёжно спрятаны в карманы, а предки по материнской линии давно выбрались из-под холмов и потеряли право туда возвращаться, — он демонстративно спрятал кисти и улыбнулся, как всегда виновато и смущённо. — И, признаться, я тоже немного боюсь, этой вашей мафии, спецслужб и Деда Мороза.

— Нельзя признаваться в таком в самый разгар свидания. И, пряча руки в карманах, вы не сможете поддержать меня на этих скользких камнях.

Он с недоумением смотрел на меня, потом вдруг просиял и подставил локоть. Я положила ладонь на чуть колющую ткань пальто и позволила Дону себя вести. Ветер все сильнее трепал волосы, скоро от прически скоро не останется ничего. Но парень, кажется, не замечал этого, просто смотрел на меня и улыбался. Также загадочно и с не покидающей глаза грустью, а теперь ещё и с беспокойством.

Стол накрыли внутри самого маяка, под стеклянным куполом. Отсюда открывался такой же замечательный вид, как и со смотровой площадки, зато не пробирался вечерний холод.

— Наверное, я поторопился, мы ведь почти не знакомы, — Дон помог мне сесть за стол и подал открытую бутылку пива. В самом деле безалкогольного. Еда же оказалась довольно простой, но аппетитной даже на вид.

— Но знаю, что скоро вы уедете, и боюсь не успеть, — продолжал он. — Конечность времени и жизни стала для меня неприятным сюрпризом, теперь постоянно спешу и понимаю, что в этой гонке не выиграть. Но вечер с тобой, Хелен, станет для меня утешением.

Да, для меня конечность времени тоже стала открытием. После развода вдруг поняла, насколько многое прошло мимо, и что, возможно, ничего интересного в жизни больше не будет. Типичный кризис тридцати лет, как говорят подруги. Или сорока. Не знаю. Но слова и внимание Дона внезапно обрадовали. Как нечто сумасшедшее, неправильное, непозволительное. Столько лет я была примерной женой и дочерью, не смела смотреть на других мужчин и не замечала их флирта, а теперь согласна на свидание с парнем намного моложе, которого знаю совсем немного. Наверное, так таинственные фейри и заманивали глупых девушек в свои холмы.

— Для меня тоже, Донован.

Это в самом деле так. Не знаю, что подтолкнуло Дона подойти ко мне и заговорить, скука, интерес или вмешательство той самой тонкой, почти мистической энергии, которой пропитана вся здешняя природа, но сейчас я была этому благодарна. Как благодарна низким тучам и дождю, крупными каплями застучавшему по стеклу. Дон зажёг свечи, чтобы разогнать подобравшиеся сумерки, и ощущение нереальности только усилилось. Я кратко рассказала о том, почему оказалась здесь, почти на краю Европы, немного — о своей работе и нашей стране. Дон слушал очень внимательно, изредка спрашивал о чем-то, потом также кратко поделился своей биографией. Он жил в Дублине и трудился "в семейном бизнесе", как сам сказал. А сейчас немного устал и решил отдохнуть вдали от родных, там, где его даже через соцсети не найдут. На острове в самом деле не было вай-фая, только сотовая связь. Первые дни я никак не могла привыкнуть к такой изоляции, но потом даже втянулась: когда вокруг такая природа, грешно тратить время на просмотр фрагментов чужих жизней или мыслей. И всегда есть бумажные книги, чтобы скоротать вечер и спрятать четырехлистный клевер между страниц. Его я нашла в первый же день пребывания на острове и почти сразу решила засушить. В приметы не верила, скорее хотелось просто сохранить маленький кусочек невероятной Ирландии.

— По старой семейной легенде, — через какое-то время Дон сел совсем близко и взял меня за руку, — мой прапрадед поймал лепрекона и отобрал у него горшочек с золотом. Так началось благополучие нашего рода. Хотя, думаю, дедуля просто покрывал подпольную винодельню и славно приторговывал виски. Но с тех пор в нашем роду только один из мужчин в поколении перешагивает рубеж в двадцать пять лет. Лепреконы неохотно расстаются со своим добром, и людям оно счастья не приносит.

— Мою прабабушку называли ведьмой, а она всего-навсего неплохо разбиралась в лекарственных травах и вышла замуж за прадеда, первого красавца в деревне. Я видела его снимки в берете, с кудрявым чубом и гармонью на плече, перед таким никто не смог бы устоять. Не смогла и бабушка, а он — перед ее длинной косой и необыкновенными голосом. Видишь, у всех народов есть свои суеверия, не стоит их воспринимать всерьез.

Жуткие глупости болтаю, какое дело ирландскому парню до моего прадеда? Но Дон смотрел очень заинтересовано, держал мою ладонь и все также улыбался.

— Если она была похожа на тебя — неудивительно. Никакой парень не смог бы устоять. Ты потрясающая, Хелен.

— Ты льстишь мне, таких женщин половина нашего города.

Я чуть придвинулась и будто случайно поправила волосы, открывая шею и ухо. Дон следил за моими движениями, внимательно, с восхищением, будто гипнотизировал, лишал воли. Я бы хотела прикоснуться к нему, почувствовать тепло кожи, его руки с длинными музыкальными пальцами на своем теле.

— Дьявол, так хочу тебя поцеловать, — почти прошептал он, — но боюсь, что исчезнешь от прикосновения. А ещё отвык флиртовать с женщинами без предварительно бумажного договора. В котором прописано, что мои намерения самые чистые и домогательства будут только в оговоренных рамках.

Слова человека прагматичного и рационального, привыкшего все просчитывать на несколько шагов вперёд и от всего ждать подвоха, не вязались с холодной, потусторонней внешностью Фейри и грустными глазами. Я бы не удивилась, окажись Дон выходцем из Благого двора, а не обычным ирландцем. А может быть на меня так давили усталость и одиночество, что хотелось пусть не найти, так выдумать себе сказку.

— Ты ирландец, который пил безалкогольное пиво и строгал по ночам матрешку, не верю в твою робость.

Он сразу же придвинулся ближе, наклонился и поцеловал. Вначале едва прикоснувшись к губам, затем все смелее и жарче, до головокружения и почти пьяного восторга. Я последний раз целовалась так давно, что, казалось, делаю это впервые и уже забыла ощущения. Будто разом сбросила все годы замужества, вернулась в ту пору, когда была совсем юной и сумасшедшей, незагруженной делами, работой и необходимостью быть примерной женой и дочерью.

— Идём, — Дон встал первым и поднял меня, а после потащил за собой. — Как сегодня не будет никогда, пусть этот день запомнится!

В этом я даже не сомневалась, вряд ли когда-нибудь решусь на подобное безумство. Чтобы согласиться на свидание с молодым парнем, целоваться с ним и покорно идти следом, как маленькая девочка, шагающая за наигрывающим мелодию крысоловом,

Дон выскочил под дождь, стянул шапку и подставил лицо каплям. Волосы у него торчали коротким ёжиком, в самом деле темные, но в сумерках не разглядеть цвет. Я тоже ловила ладонями капли и смотрела на темные и низкие тучи, подкрашенные возле горизонта в золото, на бескрайний зелёный простор, на смеющегося Дона и не верила, что так может быть на самом деле. Что так может быть со мной. Что жизнь не закончилась, что она прекрасна, что стоит выйти из привычной среды — и все изменится.

— Я тьму времени проторчал в больнице, будто птица в клетке. А сейчас могу летать, пусть и недолго, — сейчас он ещё меньше походил на человека, и совсем никак — на нормального. Но, наверное, в моей жизни должно было случиться что-то такое. В ней должен был появиться Дон.

— Но какая разница, да, Хелен? — легко, как пушинку, он подхватил меня на руки и закружил. — Какая разница, если есть крылья?